Водные проблемы Центральной Азии, которые после распада единого водно-хозяйственного комплекса советской эпохи независимые государства региона трактуют с позиций «абсолютной национальной суверенности», невозможно решить без координации усилий всех заинтересованных сторон.  В том числе это относится и к проблеме спасения Арала, требующей, помимо политической воли, интеграции научного потенциала, считает заместитель директора Института океанологии им. Ширшова РАН Петр ЗАВЬЯЛОВ.  

- Петр Олегович, с 90-х годов прошлого столетия тема спасения Арала периодически актуализируется в медиа-пространстве наряду с иными водными проблемами Центральной Азии. И так же, как иные проблемы, она нередко подается, скажем так, в апокалиптическом контексте, выступает предметом политических манипуляций, лоббирования интересов определенных государств и структур. Как вы оцениваете нынешнее «самочувствие» водоема? Уместно ли вести речь о его спасении?  

- Давайте определимся: я ученый, гидролог, международные отношения и политика – не моя область, поэтому расскажу о научно-технических аспектах той проблемы, с которой мы сталкиваемся в регионе.

Первый ее аспект – недостаточная научная изученность процессов, которые там происходят. Это покажется странным, но при обилии публикаций в СМИ по Аралу катастрофически не хватает данных научных исследований, которыми в советский период регион был прекрасно обеспечен – действовали одиннадцать метеорологических станций, осуществлялись ежегодные экспедиции, проводились аэрофотосъемки и так далее.

В десятилетие 90-х, когда с морем произошли наиболее драматические изменения, по понятным политическим и политико-экономическим причинам исследовательская активность упала практически до нуля. И только с началом нового века стали предприниматься попытки как-то реанимировать систему мониторинга.

Одной из организаций, которая приложила к этому руку, был наш институт. Иногда меня спрашивают в связи с этим: что океанологи делают на Аральском море? Но, видите ли, гидросфера едина, и многие океанологические методы исследований оказываются продуктивными и результативными в очень необычных условиях Аральского моря.

С 2002 года нами было предпринято 20 экспедиций, в ходе которых, не в обиду  другим организациям, получены практически все данные, характеризующие нынешнее состояние моря в части гидрологии.

Каковы же выводы этой экспедиционной программы по вопросу, как спасти Арал? Прежде чем на него ответить, нужно определиться: а что, собственно, мы понимаем под словом «спасение»? Хотим получить Аральское море в том виде, в каком оно было, скажем, в 1960 году?

Это одна постановка вопроса. И, очевидно, это не в человеческих силах. Потому что, если бы даже каким-то чудесным образом нам удалось бы увеличить водность Амударьи и Сырдарьи до прежних значений – до 56 кубических километров в год, попадающих в море – море стало бы наполняться, это верно. Но, во-первых, оно наполнялось бы в течение многих десятилетий. Во-вторых, в итоге мы получили бы водоем, внешне похожий на прежнее море, но с совершенно иными физико-химическими и биологическими свойствами.

Поэтому, считаю, что такую задачу ставить неразумно и не нужно.

Другой способ спасения Арала – «консервация» моря в его современном состоянии, что обеспечивало бы приемлемую экологическую ситуацию.

Это более разумная задача, которая, в принципе, выполнима.

- Следует ли из сказанного, что масштабы экологической катастрофы, обусловленной высыханием Арала, мягко говоря, преувеличены?

- В том, что касается водной массы моря и ее свойств, следует признать – они изменились до неузнаваемости, соответственно, в десятки раз упал и объем биоразнообразия. Но оно не свелось к нулю. Даже южные, экстремально соленые воды моря нельзя назвать «мертвыми», в них существуют десятки видов фитопланктона, которые, как оказалось, способны адаптироваться к ситуации. Это, кстати, было неожиданностью для биологов. Там существует и зоопланктон, в частности, знаменитый жаброногий рачок – аrtemia salina, а правильнее сказать, artemia parthenogenetica – который приспосабливается к условиям экстремальной солености. К слову, сейчас мы имеем в некоторых частях моря уровень концентрации соли более 200 грамм на литр. И вот в таком «рассоле», тем не менее, эти организмы прекрасно себя чувствуют и, не имея естественных врагов, активно размножаются. Они сами и их цисты – ценный биологический ресурс, который можно добывать и культивировать.  

Чрезвычайная приспособляемость экосистемы – один из уроков Арала.

Вообще, нужно сказать, к сожалению, случаются в нашем мире катастрофы, например, связанные с радиационными или химическими утечками, когда тот или иной участок планеты становится непригодным для жизни, и все живое стремится оттуда уйти. Арал – совершенно не тот случай. То, что мы сейчас наблюдаем, свидетельствует о «привыкании» экосистемы к изменениям. Возможно, это связано с тем, что высыхание Аральского моря в палеоистории уже случалось не раз, после чего море снова наполнялось.

Сейчас мы пришли к новому, необычному для нас, состоянию экосистемы. Но она жива. По берегам моря, когда отступает вода, через год-два появляется растительность, сначала солянки, потом и деревья – саксаул. В новой экосистеме формируются угодья для десятков видов птиц, там обитает огромное количество зайцев, которые выскакивают из-под ног буквально на каждом шагу, много лис и волков, которые питаются этими зайцами, водятся сайгаки. Их стало меньше, но они есть.

- На фоне высокой приспосабливаемости экосистемы уровень социальной адаптации региона к новым условиям выглядит менее оптимистичным. Ведь не секрет, что процесс высыхания Аральского моря достаточно серьезно изменил социально-экономическую картину региона…

- Конечно, социально-экономические последствия процесса серьезны. Раньше узбекский Муйнак и казахский Аральск были довольно благополучными, по советским меркам, городами. Это были порты, где люди занимались рыболовством, работали рыбзаводы, другие предприятия. Теперь из этих населенных пунктов наблюдается исход населения, поскольку исчезли традиционные виды занятости, ухудшилась экологическая ситуация. Хотя, все-таки, не надо думать, что это города-призраки. Люди живут там и сейчас и, кстати, Фонд спасения Арала и Всемирный банк вкладывают определенные ресурсы в улучшение инфраструктуры.

Еще есть проблема, связанная с переносом пыли и соли с участков обсохшего дна моря – частицы аральской пыли достигают даже Антарктиды. Но с этим борются, создавая насаждения, которые снижают соле- и пылеперенос.

Еще одна серьезная проблема для региона – обеспеченность питьевой водой. Осолонение Арала влечет за собой и ухудшение качества подземных вод.

- По вашему мнению, все-таки, процесс высыхания Арала в большей степени обусловлен естественными причинами или это итог неразумной человеческой деятельности?

- По моему мнению, здесь имеет место наложение натуральных процессов и человеческого вмешательства. В настоящее время в Центральной Азии происходит аридизация климата, связанная с глобальным потеплением. В свою очередь в глобальном потеплении присутствует антропогенный фактор. Но колебания климата в Центральной Азии, как и во всем мире, происходили во все времена. С наступлением новой фазы, когда водность рек повысится, все вернется на свои места.

Могу вас обнадежить: через тысячу лет Арал будет в прежних границах. Но, конечно, не в ближайшие десятилетия.

Сложившуюся в настоящее время ситуацию не стоит оценивать исключительно как катастрофу, она открывает путь к новым возможностям.

- Вы имеете в виду освоение каких-то новых направлений хозяйственной деятельности или же некие креативные проекты, способствующие, как вы сказали, «консервации» нынешнего состояния моря, недопущению его дальнейшей деградации?

- И то, и другое. Об одном виде хозяйственной деятельности я уже сказал – о культивации артемии как ценного биоресурса. В северной части моря, где соленость низкая, возрождается рыболовство. Пока добывается лишь очень малый процент из того, что можно добывать.

Второе перспективное направление, на мой взгляд – развитие туризма на Аральском море, и даже – экотуризма, поскольку природа региона первозданная. Живописные, необычной красоты пейзажи и ландшафты словно созданы для бальнеологических здравниц.

Для сравнения: Мертвое море в каком-то смысле находится в гораздо худшем состоянии, чем Аральское. Но Израиль, Иордания активно раскрутили этот бренд – соль и грязь Мертвого моря продаются за большие деньги.

На Арале соль, другая по своему химическому составу, так же лежит на берегу, и ее можно с таким же успехом брать и запаковывать в пакеты.

Но, опять же, нет исследований о том, какими медицинскими, лечебными свойствами обладают соль, грязь и вода Арала, хотя, по косвенным признакам, лечебные свойства есть – у людей, которые там работают, исчезают кожные проблемы.

Что касается перспектив «законсервировать» экосистему в ее нынешнем виде – здесь возможен только комплексный подход. В первую очередь он должен быть связан с оптимизацией потребления водных ресурсов в Центральной Азии, потому что необходимо обеспечить устойчивое поступление в море воды в объеме хотя бы пяти кубических километров в год.  В 80-90 годы ее приходило меньше.

Ну и, кончено, трансграничные проблемы нужно взвешенно решать, как в бассейнах Амударьи и Сырдарьи, так и в регионе самого моря. Как известно, в конце 90-х годов правительством Казахстана была построена Кокаральская плотина, которая изолировала сток Сырдарьи в северной части моря. Проект «Малое море» оказался весьма успешным для Казахстана, в Малом море ситуация существенно улучшилась. Но при этом она ухудшилась в южных частях моря, в Узбекистане.

Здесь нужно понимать: все мы в одной лодке. Очевидно, правительству Казахстана нужно было подумать о регуляризации попусков, которые достигают южных частей Арала. Совместными усилиями, думаю, можно решить эту проблему и сохранить оставшиеся части моря в приемлемом виде и для экологии, и для социально-экономической сферы.

Я, признаться, в этом контексте являюсь осторожным симпатизантом периодически  возникающих проектов, связанных с так называемой переброской сибирских рек…

- А это не прожектерство чистой воды? В буквальном смысле…

- В том воплощении, в котором это воображает себе наша экологическая общественность, пожалуй! А воображает она огромную плотину, которая поворачивает Лену, Енисей и Обь в регион Аральского моря, и от этого у общественности встают волосы дыбом!

На самом деле речь совершенно о другом. В самых смелых вариантах проекта предлагалось перебрасывать лишь семь процентов ежегодного стока Иртыша. Этих семи процентов Иртыш даже не заметит, поскольку у него сезонные и межгодовые колебания в десять раз больше. А для Приаралья это было бы существенной подпиткой. Не для того, конечно, чтобы просто наполнить море. А для того, чтобы уменьшить дефицит воды в регионе.

Эта вода могла бы на каких-то коммерческих условиях поставляться Россией в регион. Согласитесь, если мы продаем невозобновляемые углеводородные ресурсы, почему бы не продать возобновляемые водные, которые нам не просто некуда девать – они создают нам каждый год катастрофические наводнения. 

Считаю, что эту идею нельзя популистски сходу отвергать. Безусловно, вопрос требует очень глубокой экологической экспертизы, но на перспективу я не стал бы списывать подобные проекты со счетов.

- Вы упомянули о том, что в решении региональных проблем важно понимание их коллективной сути. Понятно, что в решении водных проблем Центральной Азии все государства региона должны прийти к консенсусу. Нужно ли в этом процессе участие России? Насколько востребовано взаимодействие с российскими специалистами в вашей сфере?  

- В научной сфере, на уровне научных организаций и университетов, такое взаимодействие востребовано. У нашего института заключены договоры о научном сотрудничестве как с узбекскими партнерами – Ташкентским национальным университетом, Каракалпакским государственным университетом, Нукусским педагогическим институтом имени Ажинияза, так и с казахстанскими, в частности, с Международным казахско-турецким университетом им. Х. А. Ясави в Туркестане, так сложилось исторически.

Запрос на взаимодействие обусловлен рядом причин.

Во-первых, положение дел в научных организациях региона достаточно тяжелое. В первую очередь это относится к Узбекистану. К тому Узбекистану, который в Советском Союзе был одним из замечательных научных центров с очень мощным кадровым потенциалом – в Ташкенте были сосредоточены научные силы всесоюзного уровня. Сейчас, к сожалению, этот арсенал практически иссяк, хотя специалисты, которые еще остались, предпринимают героические усилия для продвижения науки. Я знаю людей, которым за 70, а то и за 80 лет, а они по-прежнему ездят «в поле». Но в условиях крайней недостаточности финансирования и технического обеспечения они не могут достойно выполнять свои функции, поэтому очень нуждаются в нашей помощи.

В Казахстане эта проблема тоже существует, но там ситуация более оптимистичная: в последние годы правительство республики пытается выстроить грантовую систему продвижения исследований по западному образцу, приглашает международных ревьюеров, вкладывает деньги в оборудование.

То есть Казахстан уже подтягивается к более или менее приемлемым стандартам. Надеюсь, в Узбекистане ситуация также изменится с приходом нового президента.

Для нас важно, что наши коллеги с огромным удовольствием идут на сотрудничество с российскими учеными. Более того, по личным ощущениям у меня складывается впечатление, что от России в Центральной Азии ждут какого-то, условно говоря, «направляющего импульса». Научный авторитет нашей страны по-прежнему очень высок. И это есть некий моральный капитал, который нам нужно не растранжирить, а наоборот – преумножить и  использовать для всеобщего блага.

Источник

 

Беседовала Ольга Казанцева

 

Информационно-аналитическая деятельность «Российско-Казахстанского экспертного IQ-клуба» осуществляется  с использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов».